Рейтинг@Mail.ru
"Год, когда я не родился": из конца 70-х в "здесь и сейчас" - РИА Новости, 27.05.2012
Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Искусство
Культура

"Год, когда я не родился": из конца 70-х в "здесь и сейчас"

Читать ria.ru в
Премьеру Театра п/р Олега Табакова "Год, когда я не родился" - спектакль по пьесе Виктора Розова "Гнездо глухаря" в постановке Константина Богомолова - показали на большой сцене МХТ. "Гнездо глухаря" - пьеса, впитавшая в себя всю безнадегу конца 70-х - начала 80-х, а спектакль стал попыткой протянуть ниточку в наши дни и рассказать обо всем, что случилось со страной в двадцатом веке.

МОСКВА, 27 мая - РИА Новости, Анна Банасюкевич. Премьеру Театра п/р Олега Табакова "Год, когда я не родился" - спектакль по пьесе Виктора Розова "Гнездо глухаря" в постановке Константина Богомолова - показали на большой сцене МХТ.

"Гнездо глухаря" - пьеса поздняя, написана в 1978 году. Она совсем непохожа на известные тексты драматурга 60-х годов, со знаменитыми "розовскими мальчиками", смело и отчаянно борющимися с мещанством и фальшью в повседневной жизни. "Гнездо глухаря" впитала в себя всю безнадегу конца 70-х - начала 80-х, когда казалось, что время не только застыло, но уже и вовсю гниет и пахнет. Своих героев - семью Судакова (Олег Табаков), крупного руководителя старой закалки, бюрократа с, вроде, "человеческим" лицом - Розов приводит к моральному краху. В спектакле Богомолова это ощущение мертвеющего дома, из которого уходит жизнь, еще сильнее, и схоже с тем, что возникает в пьесах Горького - в "Мещанах" или "Последних".

Посмотрите фотоленту: "Год, когда я не родился": актуальные темы к юбилею "Табакерки" >>

Художник Лариса Ломакина выстроила на сцене МХТ масштабную декорацию - целую шестикомнатную квартиру крупного партийца. Зрителю видны коридор, кабинет Судакова, гостиная, все остальное - ванная, кухня, спальни - на экранах камер в режиме онлайн. Кажется, что главный герой здесь именно дом - у зрителя есть возможность одновременно наблюдать за жизнью в разных его уголках. На последнем фестивале "Новый европейский театр" показывали спектакль голландца Иво ван Хове "Дети солнца" по пьесе Горького, рассказывавший о вырождении, якобы передовой, европейской интеллигенции, об историческом сдвиге, варварски вторгавшемся в белые стены стерильного дома. В том спектакле камера тоже транслировала некоторые эмоциональные пики действия. Как и "Детям солнца", спектаклю Богомолова свойственна холодная наблюдательность оператора. Но подобное отстранение и общий негромкий, бесстрастный тон спектакля делают страшное еще более страшным, неприятное еще более неприятным, очевидное - более очевидным.

В квартире Судаковых - типичная обстановка тогдашней номенклатуры: сервант со стеклянной витриной, фарфоровый вздыбленный конь на телевизоре, "коллекционные" иконы, зеленая лампа и красный телефон на массивном столе в кабинете хозяина.

Сын Судакова старшеклассник Пров (Павел Табаков) приводит девочку в отцовский кабинет, ставит "Битлз" на проигрывателе, танцует перед ней модно, с бесхитростным самодовольством демонстрируя мнимую раскованность и богемность. Зоя, дочь продавщицы, неловко старается подстроиться. На черно-белых экранах камер в этот момент можно увидеть, как мать готовит им бутерброды на кухне, а в прихожей раздевается Егор, муж Искры, дочери Судакова.

28-летняя журналистка Искра, сидит за столом неподвижно, склонившись над ворохом читательских писем. Очки с тяжелой оправой, волосы, убранные со лба ободком, бледное, без выражения, лицо - Дарья Мороз играет женщину, не просто усталую и несчастливую; внутри нее будто замерла жизнь. В какой-то момент она выйдет к микрофону и расскажет в зал свою историю - про первый аборт, который в двадцать лет заставили сделать родители, про недавний второй - уже по настоянию мужа. Фоном, под ее безэмоциональный рассказ, экраны покажут лицо какой-то пожилой женщины - фрагмент унылой документальной передачи про героиню труда, выращивающую георгины. "Я хотела сделать подарок людям, я назвала этот сорт "Добро"..." А когда молодая любовница мужа Ариадна расскажет Искре обо всем и попросит отпустить Егора, то она снова выйдет к микрофону и давящая свою боль, словами уже невыразимую, пропоет - как-то неправильно, с полукриком, с хрипами, страшно, сильно, некрасиво.

Розов, даже в своей мрачной пьесе, находил для своей героини выход - Искра, распрощавшись с подобием семейной жизни, уезжала в Томск выручать из беды женщину, которой отец так и не смог помочь. Героиня Розова из конца семидесятых еще верила в возможную справедливость, в смысл своего волонтерства, героиня Богомолова из "здесь и сейчас" уже за жизнь не цепляется.

Второго молодого героя, шестнадцатилетнего Прова, у которого еще не было никаких трагедий, но который задыхается в этом доме и мечтает, "чтобы дом был чистым", режиссер, домысливая за драматурга, отправляет на войну - в 1979 году как раз советские войска войдут в Афганистан. По экранам поплывут расплывчатые красные маки, кажущиеся мрачным ироничным парафразом к знаменитой сцене из бравурной "Девятой роты".

В финале дом пустеет, герой Олега Табакова грузно сидит за голым столом в сгущающихся сумерках - и опять вспоминается Горький. Этот Судаков, кажется, в общем-то, вполне симпатичным стариком - Табаков наделяет его свойственным себе теплым обаянием. В нем есть что-то теплое, патриархальное, он любит детей, он ироничен и мягок, всегда, вроде, готов помочь. Но слова остаются словами, добродушие оборачивается равнодушием и желанием не замечать катастрофы. А, между тем, смерть постепенно входит в дом. Сначала умирает кто-то за стенами, вне этого уютного гнезда - отец подруги Зои так и не дождался лекарства из спецаптеки, одноклассник Прова повесился из-за "злых мыслей". В финале смерть властно вторгается в сам дом, в мнимую крепость Судаковых. На нечеткой картинке одной из камер мерно покачиваются женские ноги посередине комнаты.

За поколением Судакова режиссер признает и еще одну, историческую, вину - видя, как муж Искры Егор, этот распоясавшийся Молчалин, планомерно захватывает власть, уничтожая все живое в пригревшем его доме, герой Табакова, пряча свою растерянность, упрямо твердит о правильности происходящего - будущее же за ними, "одаренными, современно мыслящими".

Так в спектакль Богомолова входит тема смены элит. От застойных времен он ведет биографию тех, кто сегодня стал правящим классом. Эти люди сформировались тогда - в эпоху дряхлеющей, впадающей в маразм бюрократии старого образца. Не заставшие ни войну, ни бурного строительства лучшей жизни, взлелеянные насквозь циничным изовравшимся временем, они почувствовали непрочность основ и близость власти. Обскакавший своего благодетеля, заполучивший новую должность Егор и его сподручный Золотарев празднуют победу. Их мечты о будущем - простая арифметика. Сейчас, в 1978-м, им 22 и 29, значит, в 2000-м будет около пятидесяти. Утративший свою менторскую холодность в припадке победной эйфории Егор, подобно герою из страшного фарса Сухово-Кобылина, кричит в микрофон: "Вся страна будет нашей". Острые аналогии зрительным залом считываются с очевидной легкостью: девушка в третьем ряду трясет кулаком артисту Александру Голубеву и шипит: "шиш вам!". И уже полным абсурдом, откровенной сатирой звучит песня Кобзона "Нефтяные короли", которую радостно подхватывают герои: "Мы работаем как черти, буровые вышки ставим..."

Протягивая ниточку в наши дни из 70-х (из времени, как получается из спектакля, пожиравшем своих детей), режиссер говорит, скорее, обо всем, что случилось в двадцатом веке со страной. В финале рушатся все иерархические социальные построения, когда на кухне номенклатурной квартиры встречаются жена Судакова и мать Зои - продавщица из овощного ларька. Судакова (Наталья Тенякова играет ее сильной, мощной, жизнелюбивой натурой, на которой держится трещащий по швам дом) слушает эту странную женщину (эксцентричная Роза Хайруллина) сначала из вежливости. Та, болтая пятками (туфли сняла в прихожей из деликатности) рассказывает о деревне, о колхозах, о займах, о том, как выживали в тридцатые, как бежали в город, про войну, про тюрьму, про мужей. За ее торопливым, сочным рассказом, в котором нет надрыва, только будничность и даже какое-то лукавство в упрямой интонации, встает огромная женская жизненная сила. Заслушавшаяся героиня Теняковой машинально подливает водку в рюмки - ей не просто любопытно, она чувствует какое-то несокрушимое родство - сейчас эти женщины гораздо ближе, чем Судакова и ее муж, мающийся на заднем плане, мучительно ощущающий свою слабость и неловкость.

В самом конце Зоя с матерью пишут письмо отцу. Героиня Хайруллиной забывается в какой-то момент - ей кажется, что она пишет на фронт. Женщины - молодая и старая - затягивают тоскливый блатняк. Война да тюрьма - как два культурных кода, определивших двадцатый век, неистребимые, неизживаемые.

 
 
 
Лента новостей
0
Сначала новыеСначала старые
loader
Онлайн
Заголовок открываемого материала
Чтобы участвовать в дискуссии,
авторизуйтесь или зарегистрируйтесь
loader
Обсуждения
Заголовок открываемого материала